Алексей Арзамазов — доктор филологических наук, профессор, руководитель Лаборатории многофакторного гуманитарного анализа и когнитивной филологии Казанского научного центра РАН. Также он полиглот, владеет английским, французским, итальянским, венгерский, турецким, татарским, марийским, удмуртским языками. В 2022 году Арзамазов получил одобрение раиса Татарстана Рустама Минниханова на реализацию проекта по созданию самоучителей по языкам народов республики (татарский, чувашский, удмуртский, марийский, мордовский-эрзя).
В интервью KazanFirst Арзамазов рассказывает, какую общественную пользу сегодня приносит Лаборатория многофакторного гуманитарного анализа и когнитивной филологии Казанского научного центра РАН. Также собеседник рассуждает о месте и роли этничности и родных языков в современном мире, где вроде как этническая идентичность и родные языки теряют свою актуальность в силу глобализации и урбанизации.
— Что значит ваша фамилия? Откуда она?
— Существуют разные версии относительно моей фамилии. Речь может идти о финно-угорском, мордовско-эрзянском или тюркском происхождении даже с отсылкой к фарси. Не просто дать исчерпывающую информацию о происхождении моей фамилии. Так что я ее просто принимаю как данность. В целом, это очень сложная филологическая проблема — расшифровка, реконструкция смыслов не только фамилий, но и топонимов, гидронимов. Это одна из фундаментальных и стремительно развивающихся областей филологии. С одной стороны, очень много книг, монографий, словарей, посвященных происхождению фамилий, названий деревень, рек. С другой стороны, точность интерпретации на самом деле часто не очень высокая. Потому что здесь часто огромные исторические глубины, языковая ностратика…
Чтобы размотать этот глубок, нужны значительные знания в области языков. Даже знания двух-трёх языков недостаточно. Нужны познания в области этнографии, этногенеза. Фамилии, названия мест, рек, — затемненные области нашей истории. Порой исследователям остаётся только расписаться в своем непонимании…
— Вам как исследователю удалось расшифровать свою фамилию? Просто в отличие от простых людей, у вас есть и личный мотив, и знания, и инструментарий.
— Я к этому отношусь спокойно. Я лучше буду расшифровывать какие-то другие вещи, чем код собственной фамилии.
— Чем занимается ваша научно-исследовательская структура? Что полезного вы делаете для общества?
— Начну с того, что у нас единственная гуманитарная лаборатория (Лаборатория многофакторного гуманитарного анализа и когнитивной филологии) в огромном авторитетном Казанском научном центре РАН. Здесь, без преувеличения, работают большие ученые, в багаже которых – значимые, а то и выдающиеся научные открытия. Что важно, в стенах ФИЦ КазНЦ РАН много талантливой молодежи. Для меня это принципиально важный показатель. Стоит заметить, что 30 лет в Казанском научном центре не было гуманитариев.
До 1991 года в структуру Казанского научного центра входил Институт языка, литературы и искусства имени Галимджана Ибрагимова. Позже он был переведен в систему АН РТ. В рамках большого федерального проекта по открытию молодежных Лабораторий в академических институтах и университетах в конце 2018 года была создана наша гуманитарная лаборатория. У её истоков стояли предыдущий директор Казанского научного центра, академик РАН Олег Герольдович Синяшин и экс-министр науки и образования РТ, академик АН РТ Наиль Мансурович Валеев. Была собрана команда. У нас в основном работают молодые ребята.
Я сам руковожу лабораторией 2 года. Приехал специально по приглашению Наиля Мансуровича из Ижевска. Не скрою, в тот момент я уже был признанным специалистам по языкам и культурам народов Поволжья. Мы, гуманитарии, такие «белые вороны» на фоне физиков, химиков, технарей. Они считают нас отдельной кастой. В целом, очень важно, что нас поддерживает руководство – член-корреспондент РАН, директор Казанского научного центра Алексей Алексеевич Калачёв, его заместитель по науке профессор Владислав Моисеевич Чернов, главный ученый секретарь Суфия Асхатовна Зиганшина, которая совсем недавно была удостоена благодарности Раиса. У нас в целом разновекторная, интенсивно развивающаяся лаборатория. Первая её особенность — у нас работают кандидаты наук, доктора наук до 40 лет. Основной акцент на молодых и талантливых ученых, которым есть что сказать.
— И что же, им есть что сказать?
— Один из основных принципов отбора в лабораторию — знание нескольких языков. Так, наш ведущий научный сотрудник доктор филологических наук Флёр Фоатович Гилемшинпрекрасно владеет арабским, турецким, татарским. Среди наших научных сотрудников есть молодой талант, полиглот Максим Кузнецов (ему всего 27 лет). Он говорит на десяти языках. Не будучи татарином по национальности, написал книгу-самоучитель по татарскому языку. Это вторая книга в серии самоучителей по национальным языкам. Данный проект, который осуществляет наша лаборатория, поддержал раис Татарстана Рустам Минниханов.
Благодаря поддержке Комиссии при раисе Республики Татарстан по вопросам сохранения и развития татарского языка и родных языков представителей народов, проживающих в Республике Татарстан в 2022 году увидели свет самоучители по удмуртскому («Мон ачим», автор – Алексей Арзамазов) и татарскому языкам (автор – Максим Кузнецов). Хочу поблагодарить за возможность реализации этого проекта Марата Готовича Ахметова и Айрата Ринатовича Зарипова, которые оказали разностороннее содействие, давали мудрые советы. Замечу, что оба самоучителя вызвали большой резонанс!
— В чем их фишка?
— Для авторов это не родные языки. Максим Кузнецов по национальности русский, я — удмурт, самостоятельно освоивший язык своих предков. К слову, у нас в лаборатории практически все знают татарский язык. Когда я приехал в Татарстан, поставил перед собой принципиальную задачу — выучить татарский язык. Почти сразу погрузил себя в языковую среду.
— Каков тираж этих самоучителей?
— По удмуртскому языку 1100 экземпляров. По татарскому языку — 1300 экземпляров. Это достаточно большие тиражи.
— Каналы их распространения какие? Школьные библиотеки?
— Самоучители распространяет Комиссия. Охват аудитории – все районы нашей республики. Соседние регионы.
— Вы как исследователь, как руководитель исследовательской структуры работаете с такими категориями как этничность и родные языки. В нашем современном мире зачем вообще нужна этничность и родные языки? Что можно сказать обывателю, который считает, что без этих явлений жить можно и даже удобно?
— Знаете, есть базовые духовные вещи, которые определяют сущность человека — родной язык, этническая идентичность. Что такое этническая идентичность? Какие критерии у неё? Сейчас обычно человек сам выбирает свою идентичность, определяется кем и с кем ему быть. Однако буду ли я настоящим татарином/удмуртом/чувашом, если просто захочу ими стать? Это большой вопрос.
— Смотря для кого этот вопрос. Если для себя, то да, стали. Если для других татар-удмуртов-чувашей, то да, вопрос сохраняется.
— Бывают народы, которые готовы принять других в свои ряды. То есть, открытые народы. А бывают народы закрытые. Поделюсь одной историей. В прошлом году удалось побывать в Ингушетии. Прочел несколько лекций в Ингушском университете.
Я задал преподавателям и студентам такую ситуацию: вот приезжает к вам человек из другого региона. Он выучил сложнейший ингушский язык, где только согласных больше сорока. Принял ислам, погрузился в ингушский фольклор, культуру, историю. Имеет он ли право называться ингушом, если он хочет и соблюдает вот эти критерии?
Аудитория сразу сказала, что нет, и такого не может быть – взять и стать ингушом. Да, нужно уважать этого человека, но невозможно его считать ингушом, потому что у ингушей есть кровная связь, есть тейпы.
Проходит минут двадцать, руку тянет аксакал местной науки — очень известная профессор-лингвист. Она говорит: «Вы знаете, Алексей Андреевич, мы посовещались и решили, что вот вы ингушом стать могли бы». Для меня такой вывод был приятной неожиданностью. Получается, что некоторые народы в единичных случаях могут принимать в свой ряд «гостей» из другого этноса.
— Они же просто рекрутируют мозги, то есть вас, в свои ряды. Их можно понять и в этом нет ничего неожиданного.
— Существует так называемая сложность выбора. Допустим, в человеке сошлись несколько кровей, несколько народов. Как выбрать национальность? Скажем, у меня есть удмуртская, чувашская кровь и так далее. Я всегда до определенного момента задавал себе вопрос, кто же я? Такой вопрос сегодня, между прочим, стоит перед многими. Я вообще себя считаю удмуртом, поскольку мой отец удмуртского происхождения. Я 20 лет жил в Ижевске, мои кандидатская, докторская диссертации связаны с финно-угорскими народами и их языками, с удмуртским языком.
— Прослушав вас, я могу прийти к выводу, что если сегодня есть много возможностей для выбора своей идентичности, то не обесценивает ли это саму этническую идентичность?
— Смотря для кого. Это ведь зависит от человека, для кого-то это важно, а для кого-то это не имеет значения.
— Давайте для примера возьмём город-мегаполис. В городе всё урбанизировано, стандартизировано, схематизировано и заточено под конкретные функции. Город для своего функционирования больше всего требует от человека компетентности, эффективности, а не историю происхождения или принадлежность ккакой-либо этнической группе, за некоторыми исключениями. Как вписать в ткань городской жизни необходимость в этничности?
— У меня есть много знакомых-удмуртов, которые переехали в Москву, в Санкт-Петербург. И, вы знаете, происходит удивительная вещь. Вот, казалось бы, у города есть деэтнизирующее начало. Человек приезжает в большой город и первые годы он решает какие-то социальные вопросы: ищет работу, жильё, круг общения.
Но очень много людей на самом деле остаются наедине с самими собой в этом городе. Они ищут какой-то якорь в незнакомом пространстве. Этничность, связанность с народом очень часто выступают как один из таких базовых якорей.
Вспоминаю некоторых моих студентов из Ижевска, аспирантов, знакомых… в Ижевске у них была размытая этничность. Им было неинтересно быть удмуртами, потому что удмуртов в городе много. А когда они переезжают в Москву, в Питер, у них вдруг обостряется чувство этнического самосознания. Они осознают: «Да, мы удмурты. Да, у нас есть свой язык». Собираются вместе, устраивают воскресные школы. К своим истокам их возвращает ощущение «этнического одиночества». Оно человека, особенно рефлексирующего, рано или поздно догоняет. Это важнейшая психоментальная категория — связанность с этносом. Особенно это характерно для России. Тяга к корням, зов крови, национальная идентичность — это наши «внутренние» работающие механизмы.
— Не кажется ли вам, что по факту на самом деле есть просто некий разрыв. Скажем, мы, журналисты, историки, филологи, ученые, интеллигенты, писатели, интеллектуалы, можем себе позволить вот эти усилия, чтобы говорить на родных языках. А простые люди с земными ежедневными проблемами, с трудностями на работе, где они устают физически, морально и так далее… А кто-то вообще на двух работах работает и семью кормит. И мы, получается, вот от таких людей требуем каких-то усилий, требуем тратить часы на постижение самоучителей по родным языкам? Это вообще справедливо? Простые люди ведь смотрят на язык не как на ценность, а как на инструмент для получения образования, навыков и компетенций, профессионального развития и так далее.
— На самом деле знание одного языка не препятствует усвоению других языков. Это очень распространённый и вредный стереотип, когда люди считают, что мешает. Как может знание татарского, удмуртского, чувашского помешать изучению великого русского языка, который мы с детства все прекрасно знаем?! Наши национальные языки – это наше духовное богатство.
Я с завидным упорством эту очевидную сентенцию пытаюсь донести, например, до студентов. Татарский язык – это уникальный ключ к огромному миру тюркских языков. Благодаря татарскому, открываются очень востребованные языковые перспективы, горизонты. Один турецкий язык чего стоит! Владение татарским существенно облегчает изучение очень популярных японского, корейского. Знание родного языка — это ресурсное знание, оно помогает человеку, делает его сильнее, конкурентоспособнее. Сколько дверей и возможностей нам открывает русский язык! Большинство, к сожалению, не видит этих возможностей, этого вектора саморазвития. Мне очень импонирует идея полилингвальных гимназий типа «Адымнар». В основе многоязычия должны быть наши родные национальные языки.
— Скажем, есть русскоязычный автор, который пишет о татарском народе, освещает какие-то исторические периоды татар, работает с татарским фольклором, культурой. И есть татароязычный автор, который пишет произведения на какие-то общегуманитарные, поверхностные темы (про любовь, предательство близкого человека, про дружбу). Кто из этих авторов привносит больший вклад в этничность? Или, как говорят, в воспроизводство этничности? Кто из них реально представляет национальную татарскую литературу?
— Это очень полемический, сложный вопрос…
— Но он из реальности. Могу назвать даже конкретных авторов…
— В среде татарской гуманитарной интеллигенции, как мне кажется, очень консервативное восприятие национальной литературы. Оно связано в первую очередь с языком. Я помню дискуссию в Союзе писателей РТ, в которой приняла участие делегация русскоязычных писателей татарского происхождения. В зале «повисла» настороженность. Складывалось впечатление, что это было два совершенно разных континента, которым было очень непросто понимать друг друга.
— И в то же время эти русскоязычные писатели работают с татарским этническим материалом?
— Я всё-таки исхожу из того, что национальная литература — это не всегда литература на национальном языке. Отождествлять литературу только с языком — уже несколько устаревшая в профессиональной среде точка зрения. На самом деле, творчество на русском языке многих выходцев из татар при соблюдении определенных условий может и должно быть вписано в национальную литературу: оно должно отражать исторический, социальный, культурный опыт народа. Полагаю, если писатель – пусть на другом языке – в произведении обыгрывает эпизоды национальной истории, если писатель погружен в какие-то проблемные контексты жизни этноса, если он этнически представляет этот народ, то он может называться татарским писателем в том числе.
Мне интересен мировоззренческий феномен Равиля Бухараева, который творил на многих языках, но в качестве основного инструмента письма выбрал русский. При всей своей включенности в европейскую культуру, он всегда был ориентирован и на образцы татарской классической поэзии. Сейчас относительно Бухараева, кажется, случился консенсус. Он воспринимается как европейский татарский поэт.
— У нас недавно был реализован проект по переводу на татарский язык нескольких томов книг по Гарри Поттеру. Всё это татарской общественности представлялось как некое достижение, как что-то, что может замедлить процесс русификации у татарской молодёжи. Я лично отношусь к такому проекту, к идее такого проекта с недоверием. Разве это может способствовать воспроизводству этничности?
— Может. Я как раз сторонник таких переводов. Даже если у них горизонты раскрытия небольшие, то я всегда выступаю за перевод. Приведу несколько примеров. Многим известно, что армянская диаспора одна из самых влиятельных в мире. Говорят, что богатые армяне из США и Франции хотели выделить огромные деньги на создание канатной дороги из Еревана на гору Арарат. Богачи дали миллионы долларов. Но Армения этими средствами распорядилась иначе: значительная часть мировой литературы была переведена на армянский язык. И это, бесспорно, огромный вклад в язык, в интеллектуальное наследие своего народа.
В 2016 году в качестве приглашенного профессора я работал в Музее эстонской литературы в Тарту. Музей был инициатором проведения очень интересной выставки, которая показала, что и на небольших языках может быть объемно представлена мировая литература. В центре экспозиции – библиотека «среднестатистического» советского эстонского учителя 1970-х годов. На эстонском языке в те годы говорили меньше миллиона человек. Что меня удивило? На полках стояли сотни книг и все они были на эстонском языке: О’Генри, Фолкнер, Джек Лондон, Гомер и так далее. Эстонцы перевели, казалось бы, неподъемные объемы художественной литературы на свой родной язык, хотя можно было бы всё это прочитать на русском, английском, немецком… Художественный перевод шлифует язык, делает его гибче, богаче.
Не так давно беседовал с известным татарским литературоведом, профессором КФУ Флёрой Сагитовной Сайфуллиной, которая родом из Буинского района. Она мне рассказала, что в ее детстве (приблизительно 1970-е годы) в сельской библиотеке можно было найти самую разную литературу для детей и подростков на татарском языке. Марка Твена уважаемая профессор читала по-татарски!
— Вы пессимист в плане будущего национальных языков?
— Давайте всё же не будем пессимистами. Сто лет назад жил и творил классик удмуртской литературы — Кузебай Герд. Он этнограф, учёный, поэт, переводчик. Его одолевало болезненное предчувствие, что пройдёт несколько десятилетий и удмуртский язык исчезнет навсегда. Вот прошло 100 лет… Невзирая на угрозу потери родного языка и ассимиляции удмуртов остаются сотни тысяч человек, которые всё ещё разговаривают на удмуртском языке. Выходят журналы, публикуются книги, выпускаются телепередачи. На удмуртском языке говорят и в городе, и в деревнях. На концертах удмуртских эстрадных исполнителей всегда аншлаг, прямо как у Салавата Фатхетдинова. Деревнями люди приезжают послушать народные песни!
Оптимистичные прогнозы связываю с возможностями развития наших языков в пространстве интернета. Молодые удмурты сумели создать интернет-телевидение «Даур ТВ». Там богатая сетка программ, молодые симпатичные ведущие. Все программы – по-удмуртски. Вижу, насколько интернет становится своим и для татарского языка. Столько полезных, замечательных проектов. Радиостанции просветительского характера. Ресурсы для детей, помогающие лучше знать язык предков.
— Что сегодня в целом происходит с родными языками народов России?
— Общую картину, увы, нельзя назвать радостной. Есть языки (например, на Кавказе), которые относительно уверенно чувствуют себя. Языки народов Крайнего Севера, Дальнего Востока, Сибири уже давно в «красной книге». Недавно умер последний носитель кетского языка. Теперь язык будет мертвым, отраженным только в книгах и словарях. Его будут учить лингвисты из московских институтов. Если перенестись к нам в Поволжье…
Прошедшая перепись зафиксировала существенное сокращение количества носителей наших национальных языков. Ни для кого это не секрет. Для меня как для исследователя возможность исчезновения языков – боль. Наши национальные родные языки для молодого поколения становятся всё более далекими. Можно винить кого-угодно. Но очень многое зависит от семьи, от «внутренних» коммуникаций. Показателен феномен удмуртской диаспоры. Люди давно уехали из Удмуртии за границу, живут в Финляндии, Венгрии, Германии, Италии. Но родившиеся и растущие там удмуртские дети усваивают родной язык. Для них целенаправленно на уровне семьи, ближнего круга общения создают пусть и в чем-то искусственную удмуртоязычную среду.
Еще раз приходится констатировать, что на расстоянии повышается ценность языка, корней. Считаю, что настало время – как бы это громко не звучало – скоординировать во имя сохранения и развития наших языков усилия научного, педагогического, управленческого сообществ. В России гуманитарии упорно ищут так называемую национальную идею. И это правильно. В свое время великий русский писатель Александр Исаевич Солженицын предложил понятие «народосбережение». Я бы переформулировал эту идею в «народов сбережение». Мы бы хотели и прикладываем к этому усилия, чтобы наша Лаборатория стала важным научно-исследовательским центром по популяризации и сохранению языков народов Республики Татарстан, Поволжья.
— Ответьте, пожалуйста, на вопрос максимально кратко — зачем России сегодня нужна многоэтничность и многоязычие?
— Потому что это наша история, это наша реальность. Мы так жили и мы так живём. Это естественная, обогащающая нас среда.
Источник KazanFirst
