ТАТАРСКО-НОГАЙСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ НИЖНЕГО ПОВОЛЖЬЯ ОТ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ДО ПЕРВЫХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ ХХ в.
(к вопросу об этнической дифференциации астраханских
татар и карагашей)
Аннотация: Вопрос о характере этнотерриториальной общности, в научной литературе именуемой в целом как «астраханские татары», остается до конца не решенным. В одних работах они признаются частью татарского этноса как одна из трех его этнотерриториальных групп (наряду с волго-уральскими и сибирскими татарами) [Татары: 2001. С. 14, 22]. В других исследованиях представители этой же группы определяются как «астраханские ногайцы» [Викторин, Идрисов: 2011], причем вне учета данных переписей 2002, 2010 и 2020 гг., свидетельствующих о том, что основная часть этого населения самоопределяется как «татары».
Существующая на сегодня научная информация о тюрко-татарском населении Нижнего Поволжья (ныне территория Астраханской обл. РФ) позволяет сделать заключение о том, что в лице данной группы мы скорее всего имеем дело со своеобразной, до конца не консолидированной в единую общность, этнотерриториальной группой татар, переживающей процесс распада на два этнических сообщества – «астраханских татар» и «астраханских ногайцев». В роли последних с конца 1980-х гг. начали самоопределяться «карагаши», именовавшиеся в прошлом «кундровскими татарами» и «ногайцами-карагашами».
Несмотря на то, что карагашскими этноактивистами и некоторыми исследователями такой переход от татарской к ногайской идентичности в современных условиях был определен как возврат к подлинной самоидентификации карагашей, связанный с их ногайским происхождением [Джуманов: 1989-а; б; Арсланов, Викторин: 1988; Викторин, Идрисов: 2011; Джумаева: 2021], данная трактовка проблемы этнической истории тюрко-татарского населения Нижнего Поволжья в XVI–XX вв. является крайним упрощением весьма сложного вопроса о формировании астраханских татар и их месте в этнической структуре татарской нации [Исхаков: 1992; Татары: 2001. С. 22–23; Алиев: 2010].
В настоящее время стала явной тенденция, проводимая прежде всего карагашскими этноактивистами и близкими к ним ногайскими и иными исследователями [Калмыков, Керейтов, Сикалиев: 1988; Баширов: 1989; Джуманов: 1989-а; б; Арсланов: 1976; 1977; 1983; Викторин, Идрисов: 2011], приписывать ногайскую идентичность не только карагашам, но и так называемым «юртовским татарам» и связанным с ними более мелким этнообразованиям («эмешные татары», «тумаки» и др.), что идет вразрез с этнической историей этих сообществ, а также с данными об их этнической самоидентификации [Исхаков: 1992; Татары: 2001].
Вследствие необходимости более детального исследования проблемы этнического развития тюрко-татарского населения Нижнего Поволжья за XVI – первые десятилетия ХХ вв., когда картина этнической динамики этого населения прослеживается достаточно четко, нами был выбран именно этот хронологический отрезок, в рамках которого существует достаточно разнообразная источниковая база, позволяющая раскрыть особенности становления региональной группы астраханских татар и карагашей-ногайцев. В данном случае мы ограничились исследованием верхнего предела этнической ситуации в Нижнем Поволжье 1920-ми гг., не затрагивая изменений, происшедших в этой области в конце советского периода и в постсоветское время, требующих отдельного анализа с применением иных методик. Тем не менее, эти последние новшества, случившиеся в этнической самоидентификации прежде всего карагашей (кундровских татар), следует принять во внимание.
Ключевые слова: Астраханские татары, кундровские татары-карагаши, ногайцы, поволжские татары, золотоордынские татары, клановый состав, этнические процессы, татарская нация.
Следовало бы начать с этнической ситуации в Астраханском ханстве, куда входило Нижнее Поволжье, накануне падения этого татарского юрта в 1550-х гг. К сожалению, такие важные данные, как клановый состав тюркского населения Астраханского ханства к середине XVI в., известны лишь частично – пока можно уверенно говорить лишь о том, что у татарского населения ханства зафиксированы кланы конграт, алчын, мангыт и хытай/китай [Исхаков: 2009. С. 23–24; Татары: 2001. С. 115, 117; Зайцев: 2004. С. 66–67, 130–131, 158–159; Посольская: 2018. С. 66, 72, 80–81].
Кланов в ханстве могло быть и больше, но об этом речь пойдет далее, когда перейдем к вопросу о размежевании Большой Орды и Астраханского ханства в начале XVI в.
Как свидетельствуют русские летописи, освещающие события, связанные с завоеванием Московским государством Астраханского ханства, население его русской стороной именовалось как «астраханцы» и «Астраханские люди», с подразделением жителей «Астраханской земли» на ряд социальных групп (см. далее), в скрытом виде подразумевавших именно татар. Вот общие летописные формулы из «Патриаршей (Никоновской) летописи»: «…добили челом и правду дали…, чтобы государь пожаловал въ Крымъ и въ Ногаи [их] не выдал…» [ПСРЛ. Т. 13. 2000. С. 283] (Из послания московских воевод за 1557 г.). За три года до этого, в 1554 г., знать Астраханского юрта – Ишим-князь, Алей-князь, Клеш (Иклеш)-князь и иные «многие люди» выразили покорность Москве и обещали служить тогдашнему московскому ставленнику – хану Дербыш-Алию, когда для принесения ему «шерти» и дачи «правды» приходили «изо всех улусов князей и мырз 500 человек, а черных людей 7000 человек» [Там же. С. 244]. После них во главе с Енгуват-азеем пришла вторая группа – «многы моллы и азеи и всякихъ 3000 человек и ˂тоже˃ правду учинили» [Там же]. Как видим, речь идет о более чем 10 тыс. «астраханцев».
И это на самом деле немало – численность татар в Сибирском ханстве была тоже не более 10–12 тыс. чел. [Исхаков: 2006. С. 139]. Поэтому, если и можно говорить об уходе части астраханских татар с территории прежнего Астраханского ханства, то это могло произойти скорее всего лишь в XVII в. и в основном – в среду близродственного населения Ногайской Орды (см. далее). Но никакого «замещения» ногайцами татарского населения центральной зоны земель Астраханского ханства, как это предполагал В.М. Викторин [Викторин: 1991], не было, во всяком случае источниками это никак не подтверждается. И «юртовские татары» продолжали
жить там же, где и раньше.
Хотя в этих и других летописных сообщениях «астраханцы» этнически не определены, по аналогии с понятиями «казанцы», «крымцы» или «сибирские люди», также фигурирующие в русских летописях, можно понять, что речь идет о татарском населении Астраханского ханства. Однако существует и источник, именующийся «Взятие Астраханского царства» (он содержится в архивном «Собрании Погодина»), где есть такие строки: «…тотарина Дербыша Алея царя Касимовского посадили и всего Астраханского царства и земли татар (так! – Д.И., З.Т.) князей и мурз и сеитов и мулл и уланов и абызов и улусных и кочевых и черных людей всех за одного по их бесерменской вере и закону на Куране агаренском к шерти и правде привели…».
Далее в тексте сказано: «…им, всем татарам Астраханского царства и земли всей [,] … служить …, а иным из них дани давать» [ГПБ. Сборник Погодина: С. 92]. Так как приведенное сообщение совпадает в содержательном плане с отмеченными выше летописными известиями, скорее всего в данном случае мы имели дело тоже с каким-то вариантом русской летописи, чье сообщение содержит конкретизацию этнической принадлежности «астраханцев» – они являлись татарами. Дополнительным аргументом здесь будет следующее место из послания русских воевод в Москву от 1557 г.: «…Астраханьские люди многие царю и великому князю добили челом и … правду на том дали, что им служить царю и великому князю и ясаки платить, как прежде сего царем Астраханским плачивали» [ПСРЛ. Т. 13: 2000. С. 281].
Как видим, в указанных летописных сообщениях речь идет именно о татарском населении Астраханского ханства, а отнюдь не о ногайцах из Ногайской Орды, хотя последние по согласованию с русской администрацией к 1557 г. могли приходить к Астрахани для того, чтобы «кочевать и зимовать» там под городом, а также торговать «всю зиму в Астрохани поволно и полюбовно» [Там же].
Однако между «астраханцами», то есть тюркским, в нашем случае, татарским, населением прежнего Астраханского ханства и Ногайской Ордой и ее подданными, после присоединения ханства к Русскому государству, существовали четкие границы, о чем свидетельствуют «ногайские дела» за 1560-е гг. Например, относительно принадлежности берегов р. Бузан, когда ногайский бий Исмагиль решил поселить там своих «тумаков» [Посольские: 2018. С. 37–38], московскими властями Астрахани ему в этом было отказано такой формулировкой: «…о Бузане есмя сыскивали…, из стари по Бузан был рубеж астраханской при прежних царях…».
В результате ногайскому бию было велено «со своей стороны по Бузану … кочевати, а за Бузан [они, чтобы] не перелазили» [Посольские: 2018. С. 73]. Понятно, что «астраханские татары», «астраханцы» и «ногаи» (иногда – «ногайские татары») второй половины XVI в. – это разные, в том числе и территориально отделенные друг от друга, этнические сообщества. Для того, чтобы убедиться в этом, следует рассмотреть и материалы различных путешественников, дипломатов и др. лиц, побывавших начиная со второй половины XVI в. в Астраханском крае (Нижнем Поволжье).
А. Дженкинсон, находившийся в Астрахани в 1550–1560 гг., население Астрахани и его окрестностей (данные по 1558–1560 гг.) подразделяет на две группы – «татар» и «ногайцев». Вот что он пишет: «… в Астрахани население страдало от сильного голода и мора: в особенности они свирепствовали среди татар и ногайцев, которые в это время пришли сюда в большом числе» [Английские: 1937. С. 171].
Действительно, именно тогда из-за случившегося жесточайшего джута, когда ногайцы остались почти без скота [Посольские: 2006. С. 247; Трепавлов: 2001. С. 274–288], из-за голода начав даже продавать своих детей, некоторые из них, чтобы спастись от голодной смерти, подались даже в Астрахань [Посольские: 2006. С. 248, 296, 317–318]. Позже ногайский князь Исмагиль пытался их вернуть обратно, ибо это были его подданные [Посольские: 2006. С. 337]. Несмотря на то, что у А. Дженкинсона иногда понятия «татары» и «ногаи» смешиваются (например, он бия Ногайской Орды Исмагиля именует «татарским князем» [Английские: 1937. С. 173]), в целом из его высказываний видно, что он все-таки различал две названные группы.
Но такое различение этих двух этнических сообществ во второй половине XVI в. проводилось не всегда последовательно. В частности, в записках Х. Берроу, относящихся к 1579–1581 гг., отмечается пожар, случившийся «в поселении ногайских татар в ¾ милях от Астраханской крепости, называемом «юртом»…». Далее он добавляет: «Ногайцы, обитающие в этом поселении – вассалы русского царя» [Английские: 1937. С. 266]. Судя по названию данного поселения, которое в другом известии за 1671 г. именуется как «juat» [Исторические: 1936. С. 15], под ним подразумевается центральный населенный пункт юртовских татар – «Царево» или «Тияк», населенный отнюдь не ногайцами. Однако смешение двух этнических сообществ Нижнего Поволжья случалось позже. Так, в рассказе Какеша и Тектандера, относящегося к 1602–1603 гг., Астрахань ими именуется «главным городом ногайцев», хотя в ходе дальнейшего изложения их наблюдений мы уже видим другую картину – они пишут, что в Астрахани «живут несколько тысяч татар, подчинившихся московитам». Но в целом эти авторы население Астрахани и ее окрестностей определяют как «татарами», так и «ногайскими татарами» [Какеш и Тектандер: 1896. С. 26].
Можно было бы, конечно, предположить, что в этом случае мы имеем дело с расширительной трактовкой понятия «татары». Но это вряд ли так, ибо факты говорят о другом. К примеру, А. Олеарий, чьи наблюдения о населении Нижнего Поволжья относятся к 1630-м гг., о жителях бывшего Астраханского ханства отмечает: «…обитатели этой страны ногаи или астраханцы, были некогда … чистые татары» [Исторические: 1936. С. 68].
В то же время он это же население именует и «ногаями, называемыми ногайскими татарами», добавляя, однако, такое замечание: «…здешним татарам, которые частью (внимание! – Д.И., З.Т.) ногайские, а частью крымские, не дозволяется жить в самом городе, а вне города». Тут любопытно выделение в составе населения Нижнего Поволжья «крымских татар» (см. также: [Исторические: 1936. С. 66, 69]), что вполне объяснимо тем, что в начале XVI в. подданные Большой Орды, этнически тесно связанные с астраханцами, оказались присоединены к Крымскому ханству.
Если обобщить сказанное, то можно заключить, что «раздвоение» тюркского населения Нижнего Поволжья во второй половине XVI – первых десятилетиях XVII вв. относилось к ближайшим окрестностям Астрахани, где жили на самом деле «юртовские татары», но не так далеко проживали и ногайцы. В такой ситуации полезно привести отрывок из «Наказа» за 1658 г., содержащий следующие строки: «…Ему, Ивану, юртовских мурз, и табунных голов и их табунов, сотников и десятников и всех родовых Черных татар (выделено нами – Д.И., З.Т.), их жен и детей и братьев и племянников и арапов и литовского и немецкого полону полонеников и ногайцев (вот именно! – Д.И., З.Т.), всех на лицо списков пересмотря, тех юртовских мурз и табунных голов и татар, во всем ведати и беречи» [Военно-статистическое: 1852. С. 108]. В данном случае нетрудно понять, что в «юртовских мурзах», сотниках и десятниках, табунных головах, а также находившихся в их ведении «рядовых Черных татарах», подразумевается старое татарское население Астраханского юрта, о котором говорится в летописных известиях за 1554–1557 гг. Ногайцы же фигурируют в «Наказе» как самостоятельное этническое формирование. О том, что «юртовские татары» и прикрепленные к Астрахани «ногаи», ставшие позже служилым населением, во многих документах XVII в. фигурируют как отдельные группы, хорошо видно из фундаментальной работы А.А. Новосельскова [Новосельский: 1948], что уже отмечалось в некоторых публикациях [Алиев: 2016. С. 44].
Общий итог исследования этнической ситуации в Нижнем Поволжье во второй половине XVI – XVII вв. можно сформулировать следующим образом:
1. Несмотря на некоторую неопределенность в источниках, две группы тюркского населения Нижнего Поволжья – «юртовские»/«астраханские татары» и «ногайцы», в особенности та их часть, которая с XVIII в. получила определение как «кундровские татары» или «карагаши», достаточно четко различались между собой, ибо под первыми подразумевались жители прежнего Астраханского ханства, а под вторыми – подданные Ногайской Орды, после ее распада – более мелких ногайских объединений (орд).
2. Со времени присоединения территории Астраханского ханства к Русскому государству началось постепенное, но не радикальное, изменение этнического состава местного татарского и ногайского населения, когда в их ряды влились разного рода переселенцы, о чем более детально будет сказано ниже.
Прежде, чем перейти к рассмотрению этнических процессов в Нижнем Поволжье последующего этапа – XVIII – начала ХХ вв., хотелось бы кратко остановиться на вопросе об этнической близости тюрко-татарских групп, живших в Астраханском ханстве и в Ногайской Орде. Как уже было показано, в Астраханском ханстве обнаруживается присутствие таких кланов, как конграт, алчын, мангыт и катай (хытай). Думается, что это не весь набор кланов, которые в этом юрте имелись. Исходя из того, что Астраханское ханство выделилось из Большой Орды лишь в начале XVI в. [Зайцев: 2004. С. 62], можно выдвинуть гипотезу о том, что клановый состав татар Большой Орды скорее всего был схожим с Астраханским ханством. Несмотря на то, что о наборе племен Большой Орды ведений недостаточно, все-же было установлено существование там следующих родо-племенных групп: мангыт, кият, кыпчак, китай, алчин, найман, уйшын, минг (минг-сарай) [Трепавлов: 2010. С. 21–24]. Сюда еще можно добавить и такие кланы, как салджигут и конграт [Исхаков: 2009. С. 22].
Нетрудно увидеть, что несмотря на неполные данные, имеются значительные соответствия набора кланов двух указанных татарских юртов. Они скорее всего были бы еще больше, если бы были известны наименования не попавших в источники, кланов. Но в реальности практически все эти клановые образования имелись и в Ногайской Орде (см. детальнее: [Трепавлов: 2001. С. 499–504]), что не удивительно – все три названных тюркских юрта были политическими наследниками Золотой Орды, а их население – «средневековыми татарами», то есть потомками золотоордынских татар. Естественно, такое положение затрудняет размежевание «астраханских татар» – юртовцев и «кундровских татар»-карагашей. Для того, чтобы найти обоснованные подходы к выяснению идентичности этих двух основных групп тюрко-татар Нижнего Поволжья на этапе формирования татарской этнонации (XVIII – первые десятилетия ХХ вв.), нам вначале необходимо рассмотреть сведения источников, позволяющих прояснить особенности этнической ситуации в данной зоне в обозначенных хронологических рамках.
Корнелий де Бруин, писавший о тюркском населении Астраханского края в самом начале XVIII в., указывает: «…Русские называют татар (выделено нами – Д.И., З.Т.), живущих в этих местах, юртовскими татарами, потому что они здесь туземцы» [Исторические: 1936. С. 176].
Побывавший в Астрахани в 1715–1722 гг. Дж. Белль (1691–1780), также замечает, что тамошние «татары мухамемеданцы живут вне города», хотя он наблюдал «многих татар и на улице [города]» [Исторические: 1936. С. 153]. Лично побывавший как ученый в Астрахани в 1769–1770 гг. С.Г. Гмелин, выделяет в этом регионе «астраханских татар», коих подразделяет на «юртовских» и «кочевных». Общее мнение относительно этнической принадлежности указанного населения у него было такое: те «астраханские татары», которые «на их языке нагаями называются, сперва ясакскими (ясашными) татарами названы, да еще ныне (выделено нами – Д.И., З.Т.) от россиян так же называются». В этом замечании обращает на себя внимание указание ученого на наименование тюркского населения Астраханского края «татарами» без особого их различения. Но как только С.Г. Гмелин начинает объяснять, кто же конкретно были представители выделяемых ранее двух групп тюркского населения Нижнего Поволжья, положение усложняется. С одной стороны, согласно этому исследователю, тут «кочевных татар» числилось мало и они все «отдались во власть [калмыков], … после многие перешли в Крым и в Кубань, … некоторые к Киргис-кайсакам и Башкирцам». А вот в небольшом числе представители «кочевных татар» оказались, как отмечает этот исследователь, в Малой [ногайской] Орде, но «наипаче по Кизлярской дороге».
Похоже, в данном случае речь идет в основном вообще о ногайцах, в числе которых находились и будущие карагаши. Но про тех, кого он именует «юртовскими татарами» или «ясашными татарами», С.Г. Гмелин пишет, что они «из древних времен разделялись на табуны или деревни», до бавляя, что во времена царя Бориса их насчитывалось 25 тыс. луков, а к 1715 г. – 12 тыс., но после их вначале осталось «только 2000, а ныне число их еще знатно уменьшилось». Понятно, что тут подразумеваются «юртовские татары». Одновременно рассматриваемый автор сообщает и о существовании среди «юртовских татар» около 100 мурз, владевших учугами и подданными (их именовали «емеки/ямяки»). По мнению ученого, когда «турки угрожали Астрахани (видимо, в 1569 г. – Д.И., З.Т.) … [эти мурзы] у себя на службе имели 10 000 чел.». Несмотря на то, что данные мурзы находились среди «юртовских татар» и наверняка были потомками отмеченных 500 князей и мурз из Астраханского ханства, судя по их фамилиям в 1770-х гг. (Шайдяков, Урусов, Бахтеяров и пр.) они полностью или частично были уже из ногайской знати, впрочем, со своими подданными, принявшими «христианский закон». По поводу «емеков» (их во времена С.Г. Гмелина насчитывалось до 330 семей) он указывает, что те «несправедливо почитаются за мурзами», являясь «белгецами … из ясашных татар». В целом, по С.Г. Гмелину получается так: все, кто жил в его время домами в Астраханском предместье Царево/Тияке (бывший «юрт») – это «юртовские татары», а еще населявшие прилегающие деревни и летом кочующие – «аульные татары», впрочем, относящиеся по большому счету также к татарам юртовским (всего 948 семей). Кроме того, в г. Астрахани имелись еще слободы «Бухарская», «Агрыжанская», «Гилянская» (население – 657 душ), состоявшие из «татар» разного происхождения, а также слобода Казанская (самая крупная из городских слобод), где жили «казанские татары, приезжающие из Казанской губернии» и Воронежской губернии (касимовские татары – около 300 чел.) [Гмелин: 1777. Ч. 2. С. 121, 139, 145, 150, 163, 168, 172–180, 197–198].
Писавший в самом конце XVIII в. об этом же регионе вслед за рассмотренным исследователем И.Г. Георги во-многом относительно астраханских татар использовал наблюдения своего предшественника, но привел и некоторые дополнительные сведения. В частности, когда он писал о подразделении «астраханских татар» на 3 сообщества – «юртовских», «аульных» и «кочевых», отмечал, что «все они происходят от ногайцев», на деле это оказывается не совсем так. Во-первых, согласно его мнению, «между ними [есть] немалое число казанских татар, как городских, так и деревенских». Во-вторых, этот исследователь увидел, что «казанские татары» по домашнему хозяйству, жилищам, нравам и обычаям, даже по «виду» (антропологии) не сильно отличались вот от этих «ногайцев».
В третьих, жившие по деревням «аульные татары» обитали там только зимой, «летом кочуя в шалашах или кибитках», правда имея «немногочисленные стада», к тому же осуществляя и посев проса [Георги: 1799. Ч. 2. С. 33–34]. Насчет «кочующих татар», которых И.Г. Георги именует «Кундровской ордой», бывшей по его мнению некогда частью Ногайской Орды, к 1715 г. связанной с «Джабулатской ордой» и «Джисанской ордой», после покорения калмыками довольно долго жившими под их началом и обитавшими в бассейне р. Ахтубы, но затем, после ряда событий перешедшими числом до 1000 кибиток к 1770 г. на территорию Красноярского уезда, в них он предлагает видеть как потомков «ясачных татар», так и некоторого числа «бурутов» – Большой Орды «киргисцов», около 1758 г. соединившихся с «некоторым числом соонгарцев», то есть, калмыков. Как полагал И.Г. Георги, эти «буруты» вообще не имели «зимних юрт» [Там же: С. 44]. И последнее: «кочующих татар», по сведениям рассматриваемого автора, использовали для почтовой связи между городами Астрахань и Кизляр, из-за чего их именовали и «подводными татарами» [Там же: С. 35].
Таким образом, во второй половине XVIII в. состав тюркских групп Нижнего Поволжья в этническом отношении был уже достаточно пестрым. Но несмотря на это, к концу XVIII – началу XIХ вв. население старинного селения Юрт/Царево (Тияк), не относившееся еще к г. Астрахани и являвшееся предместьем, продолжало считаться «татарами» [Озерцковский: 1804. С. 97]. При этом «юртовские татары» определялись как «старые Астраханские жители» [Фавинский: 1809. С. 169]. А «татары кочующие» или «кундровские», в конце XVIII в. уже именуемые и «карагачами» («чернолесными»), все-же отличались как от «юртовских татар», так и от северо-кавказских «терских [татар] из Ногайцев» [Фавинский: 1809. С. 169–170]. Тогда же «юртовские/астраханские татары» считались состоящими из мурз (Урусовы и др.), ахунов и казыев, а также «рабочего народа/черной кости» [Там же: С. 170].
Для первой половины XIX в. существуют более подробные характеристики тюркского населения Нижнего Поволжья. К этому времени имеются и представительные данные статистического характера, позволяющие четче представить демографические параметры разных этнических и этносословных сообществ изучаемого ареала.
В статье Фадеева за 1837 г., сохранившейся в архиве [Архив РГО. Разряд 2. Оп. 1. Ед. хр. 61. С. 2], приводятся сведения о том, что в Астраханской губернии по ревизским данным (видимо, VII в. ревизии) насчитывалось 18,5 тыс. «татар-поселян». Тогда же «кочующих татар» было до 1 тыс. кибиток. В другой статье, названной «Инородцы Астраханской губернии» и относящейся к 1836 г. [Архив РТО Ф. 2. Оп. 1. Ед. хр. 151. Л. 90], выделяются: «юртовские татары» – 8770, «кундровские татары» – 9450, «кучеранские татары» – 1260 душ, а также «прочие» из «внутренних губерний», жившие в Черноярском уезде – 790 душ, «иногородние татары» (из Пензенской, Тамбовской, Нижегородской, Казанской губерний, 20в «малом числе» – из Кавказской области) – 2700 душ обоего пола. В этой же статье упоминаются и «емешные татары» с примечанием, что так они были названы «по емеку» – подати, уплачиваемой ими некогда «некоторым мурзам» [Там же: Л. 83]. В статье Соломона, тоже за 1836 г., отдельно были выделены «татары» Бухарского двора – 800 душ, Гилянского двора – 250 душ, Агрыжанского двора – 220 душ обоего пола, с уточнением, что это «ташкентские, коканские, горские, крымские и другие татары» [Соломон: 1836. С. 454]. В этой же публикации среди городского населения Астрахани называются 877 душ обоего пола «юртовские татары», а в их числе находились еще приписанные к ним «емешные татары». При этом в целом сказано, что 950 душ «юртовских татар» жили в Астрахани, а остальные обитали по уездным селениям. В статье отдельно были выделены «кундровские татары» (9450 душ обоего пола), «татары-государственные крестьяне» из Касимова и Казанской губерний: это – «кучерганские татары» числом 1260 душ, а также татары Черноярского уезда – 790 душ обоего пола. Наконец, названы и отмеченные выше «иногородние татары» числом в 2700 душ, как уже указывалось, из Пензенской, Тамбовской, Нижегородской и Казанской губерний, а в малом числе – из «Кавказских и Горских татар». Эта последняя группа была в основном сосредоточена в Астрахани (прислуга, рабочие, извозчики, содержатели харчевень, куреней), частично они нанимались и на «судовые работы». К «кундровским татарам» были причислены 60 душ «каракалпаков», существовала еще более крупная по числу группа «туркмен» (в Астраханском уезде – 450, 45 – в Астрахани, в Красноярском уезде – 1015 душ обоего пола) ведших главным образом кочевой образ жизни и от татар отделявшихся [Соломон: 1836. С. 435–439, 454].
Еще в одном исследовании – статье М. Рыбушкина за 1841 г., делается вывод, что «главнейшими» и «коренными» жителями Астраханской губернии надо считать «юртовских татар», являвшихся «потомками прежних поселенцев Астрахани» [Рыбушкин: 1841. С. 70]. Еще один архивный материал позволяет уточнить, что «кучерганские татары» являлись пришедшими «из верховых губерний» (прежде всего, из г. Касимова и его уезда) татарами и они получили свое наименование по месту поселения на берегах рч. Кучерган [Архив РГО. Ф. 2. Оп. 1. Ед. хр. 151. С. 2].
В самой середине XIX в. на основе накопленного к тому времени исторического и статистико-демографического материала, по тюрко-татарскому населению Нижнего Поволжья появились две весьма важные статьи П.И. Небольсина [Небольсин: 1851; 1852], содержащие новые, иногда весьма интересные, сведения, позволяющие выяснить некоторые аспекты этнической истории «юртовских», но в особенности, «кундровских» татар. Сейчас нам необходимо детальнее рассмотреть содержание указанных публикаций. Он «кундровских татар», образовавших по его мнению, «отдельное племя кочевых инородцев», считал «прямыми ногайцами», хотя отметил, что они сами себя именовали «карагаш» [Небольсин: 1851. С. 1–2].
П.И. Небольсиным у представителей этой группы были записаны легендарные данные, согласно которым наименование «карагаш» объяснялось ими тем, что отделившиеся в свое время от основной массы ногайцев люди, возглавлявшиеся мурзой (князем) Касаем, ушли в район Пятигорска (Биштау), где из-за проживания их в лесах получили обозначение «карагач» («черный лес») [Там же: С. 2]. Весьма напоминающая народную этимологию трактовка понятия «карагач/карагаш», тем более применительно к кочевникам, вряд ли отсиживавшихся в лесах, у данного исследователя не получила должную оценку, поэтому нуждается в отдельном рассмотрении. Попутно П.И. Небольсин приводит услышанный им «от стариков» рассказ о перемещениях в прошлом «кундровских татар» – карагашей. Там указывается, что «… на р. Куму … кундровцы вышли … за 110 лет[,] до 1740 г. (тут отсчет времени идет с сер. XIX в. – Д.И., З.Т.) присоединились к калмыкам Дундук-Омбо (заметим, что согласно примечанию автора статьи, тот на Кубани оказался в 1732 г. – Д.И., З.Т.); под его властью находились 2 года [затем] … Дундук-Даши-хан начальствовал ими 17 лет … [после] 11 лет Убуша-хан … [жили] на р. Куме на урочище Машак … [но] только зиму …, летняя кочевка [была] нераздельной с калмыками по Ахтубе …[,] Рын-пескам».
После 30 лет совместного кочевания с калмыками, последние весной решили бежать, а карагаши, находившиеся на зимовке близ р. Кумы, от них отстали и с 1771 г. лет 15–20 занимались почтовой гоньбой, но около 1785 г. им предоставили земли на левом берегу Волги и приписали их к Красноярскому уезду [Там же: С. 2–3].
Рассказывая о прошлой истории «кундровских татар», П.И. Небольсин отмечает, что двое их предводителей – Касай и Каспулат, являлись «сыновьями» Идегея [Там же: С. 4]. Далее этот автор приводит ценные сведения относительно сохранившихся у карагашей родо-племенных подразделений. Согласно этому автору, у них существовали 2 «колена» – Каспулатово и Касаево. К первому относились роды Ас (с отделениями Шотук и Култас); Найман (отделения Джагабайлы, Каганалё и Шабалчи); Тюбетпес (Джангынайман). К Касаеву колену относился только род Мангыт, имевший отделения (Мангыт, Кугюсс, Эргенекле, Алтояк, Байгунда (последний – с рядом подотделов: Байгунда, Атутул, Джалмамбет, Аджимбет, Аннай); кроме того, существовало еще и отделение Темирходжа с подотделами Киреит и Тойермалы). Были у карагашей зафиксированы еще 2 рода «неизвестного происхождения». Это роды Сальджигут и Ток.
П.И. Небольсином у 3-х родов приведены и ураны: «коксарай!» – у клана Ас, «алаш!» – у кланов Мангыт и Ток [Там же: С. 5-7]. У разбираемого автора имеются еще несколько заслуживающих внимания замечаний. Первое. Он писал, что «юртовские татары» некогда «принадлежали Заволжскому или Малому Ногаю» и сами себя «называют ногаями» [Небольсин: 1852. С. 222, 354]. Оба эти утверждения приводятся без всяких ссылок на источники, в последнем случае хотя бы даже на мнения «стариков». Второе. П.И. Небольсин сделал заключение о том, что «юртовские татары» считаются «потомками золотоордынских ногаев» [Там же]. Кем они так считаются, тут также остается не выясненным.
Правда, разбираемый автор для обоснования последнего предположения приводит аргумент относительно того, что «родоначальником» всех «юртовских татар» был некий Ислам-кайя (термин «кайя» он трактует как нечто «среднее» между званиями «сейид» и «ходжа»), а кочевали они в старые времена согласно их собственным преданиям, летом по р. Яику, зимой прикочевывая к Волге, где на «луговой стороне» имели «маленькое укрепление» (похоже, тут подразумевается «Юрт»/Царево/Тияк» [Там же: С. 126]. Между тем, как подчеркивает данный исследователь, предки «кундровских татар», тоже, по их преданиям, кочевали в «Низовьях Урала», имея центром Сарайчик [Там же]. Третье. Следует обратить внимание на замечание П.И. Небольсина о браках карагашей. Он пишет: «Кундровцы теперь (выделено нами – Д.И., З.Т.) женятся редко на калмычках…, более на киргизянках» [Небольсин: 1851. С. 8].
В связи с приведенными П.И. Небольсиным материалами о родо-племенном делении карагашей в середине XIX в., отметим следующее. Прежде всего, напрямую у них обнаруживаются кланы ас, найман, мангыт, салджигут, ток, а косвенно – киреит (в рамках подразделения Темирходжа). Несомненно, все эти родо-племенные подразделения (за одним исключением – группой ток) имелись и в Ногайской Орде [Трепавлов: 2001. С. 499–504]. Но уран подразделения ток совпадал с ураном клана мангыт («алаш!»), что скорее всего свидетельствует об их былой этнической близости или, возможно, политической связанности. Однако, при сравнении этого набора кланов, обнаруживаемых у карагашей и у других групп, входивших в Ногайскую Орду, можно увидеть определенные соответствия в их клановом составе с большеордынскими кланами (найман, мангыт, салджигут). Отсюда следует вывод: этнически «юртовские татары», будучи коренным населением Астраханского ханства, шире – Большой Орды, были достаточно близки (но не тождественны!) к «кундровским татарам» – карагашам. Различия же между этими двумя группами проистекали из их первоначальной принадлежности к разным этнополитическим образованиям – Астраханскому ханству и Ногайской Орде, а также из определенной специфики хозяйственной системы юртовцев и кундровцев – последние продолжали выходить на кочевку вплоть до начала XX в., а «юртовские татары» перешли к оседлому образу жизни гораздо раньше.
Но в целом трудно согласиться с утверждением П.И. Небольсина относительно как ногайской идентичности «юртовских татар», так и об их якобы былой принадлежности к Малой Ногайской Орде. Фактов, подтверждающих такое мнение, не обнаружено. А то, что по преданиям юртовцев их предки летом поднимались к Яику, так это могло быть связано со временем существования Большой Орды, вначале занимавшей территории и на левобережье Волги (детальнее об этом вопросе, см: [Трепавлов: 2010]). А вот проживание «кундровских татар» до попадания их во власть калмыков в низовьях р. Урал (Яика), имея центром г. Сарайчик, это прямое свидетельство ногайского происхождения карагашей. Правда, нахождение их среди подданных калмыкских владетелей, скорее всего, для них не прошло бесследно – тогда видимо и наблюдались брачные связи между карагашами и калмыками (см. выше замечание П.И. Небольсина). Вопрос же о том, почему «кундровские татары», явные ногайцы по происхождению, в качестве самоназвания уже в конце XVIII в. имели такой необычный этноним, как «карагаш», абсолютно не известный у других групп ногайцев, пока точному решению не поддается, но не исключено, что закрепление его у ногайцев-карагашей было связано с их нахождением в составе калмыков и этническим взаимодействием с ними.
Далее обратимся к анализу этнической ситуации в Нижнем Поволжье во второй половине XIX – первых десятилетиях ХХ вв. Специфика данного этапа развития тюрко-татарского населения Нижнего Поволжья заключалась в том, что оно происходило в ходе общих консолидационных процессов, сопровождавших формирование татарской национальной общности, одним из важнейших составных которого было складывание современного татарского литературного языка. О направленности и общих итогах этнических процессов в Нижнем Поволжье, мы можем судить на основе таких массовых источников, как переписи населения 1897, 1920 и 1926 гг.
В направлении этнической консолидации тюрко-татарского населения изучаемого периода в Нижнем Поволжье действовали несколько факторов. Прежде всего, это демографический фактор. О продолжавшемся во второй половине XIX в. притоке татарского населения в Астраханский край из Средненго Поволжья свидетельствуют многие факты. Скажем, как отмечает А. Далингер, в города Астраханской губернии в 1880-х гг. ежегодно прибывала «масса татар из верховых губерний» [Далингер: 1887. С. 97]. И это наблюдение подкрепляется статистикой: численность татар в Астрахани и Астраханском уезде, то есть там, где были сосредоточены «юртовские татары», между 1857–1897 гг. выросла с 13,9 тыс. чел. до 30,5 тыс. чел., более чем в 2,2 раза. Такой прирост мог быть достигнут только за счет миграций татар из других регионов страны. Действительно, если ежегодный прирост общей численности татар в Астраханской губернии в первой половине XIX в. составлял 0,5%, во второй половине XIX в. этот показатель уже достиг 1,0% [Исхаков: 1992. С. 24]. В результате к началу ХХ в. доля татар-переселенцев в Астраханской губернии достигла 1/3 всех тюрко-татар Нижнего Поволжья. При этом основная масса переселенцев-татар была из средневолжских – «верховых губерний» и мигранты сосредоточились главным образом в Астрахани и Астраханском уезде. Как показывают данные городской переписи 1923 г., в Астрахани тогда уже проживали 20,7 тыс. татар [Труды: 1927. Табл. 3]. Согласно же данным переписи 1926 г. почти треть (31,4%) городских татар из Астрахани составляли «неместные уроженцы» [Исхаков: 1992. С. 25]. Продолжавшийся и в начальные десятилетия ХХ в. приток татар в этот губернский центр доказывается и преобладанием в числе татарского населения города мужчин, что, кстати, создавало дополнительные предпосылки к этническому смешению разных групп тюрко-татарского населения региона.
Анализ доступных демографических материалов убеждает нас в том, что начиная с XVIII в. непрерывное увеличение численности татарского населения Нижнего Поволжья было значимым фактором этнических процессов в этом ареале, в особенности, если учесть преобладание с 1850-х гг. среди городских татар губернского центра выходцев из средневолжских губерний (их доля в конце XVIII в. составляла 16,0%, в середине XIX в. – более 58,9%, к началу ХХ в., когда численность переселенцев превысила 10 тыс. чел., стала преобладающей (см.: [Исхаков: 1992. С. 24–25]). Между тем, именно в городских условиях происходило активное этническое взаимодействие выходцев из различных регионов с местными «юртовскими» и иными группами более ранних жителей из татар. А это не могло не приводить к формированию общих элементов культуры, выработке городского общеразговорного койне.
В основе же этнокультурной консолидации всех групп тюрко-татарского населения Астраханской губернии в рассматриваемое время кроме демографического фактора надо видеть и действие лингво-культурного фактора, связанного с действием целого ряда конкретных механизмов общественного развития.
Уже в 1840-х гг. в Астрахани при 13 мечетях функционировали 8 конфессиональных школ со 175 учащимися. К 1880 г. в городе существовали 12 мечетей (9 – джамиг и 3 – обычных), при которых работали 9 медресе, в деревнях обычно были по 2 мечети и не менее одно мектебе, в Красноярском уезде в селениях карагашей Хожетаевка и Сеитово имелись 2 джамиг и 10 обычных мечетей. Тут возникли и джадидистские медресе, например, весьма известное медресе такого плана «Низамия», возглавляемая учеником Ш. Марджани Г. Гумари [Исхаков: 1992. С. 27; Гомәри: 2002. Б. 8–9].
Естественно, образовательный процесс требовал использования не только арабского, но и литературного татарского языка – вначале старо-татарского, затем национального литературного. На литературном языке в разных ее формах до 1917 г. в Астрахани издавались (с перерывами) до 10 газет и журналов, а в 1920-х гг. – 8 газет и 2 журнала. Открытая в 1907 г. Г. Гумари газета «Идел» вскоре стала весьма влиятельным изданием. Этот общественный деятель издавал еще и журнал «Мәгариф», и, вообще, став издателем начал печатать татарские книги, календари и религиозную литературу. Как уже было сказано, здесь издавались и другие журналы («Борхани тәрәккый», «Мизан», «Халык», «Туп»), но первенство занимала газета «Идел». Начиная с 1907 г. в Астрахани работал и татарский театр [Гомәри: 2002. Б. 11–12]. Все эти социальные институты были немыслимы без использования татарского литературного языка.
В совокупности отмеченные факторы привели к тому, что Астрахань превратился в весьма значимый центр национальной культуры, а татарское население Нижнего Поволжья оказалось вовлечено в интенсивные информационно-культурные контакты со всем остальным татарским миром. Использование татарского литературного языка продолжалось в Астраханской губернии и в первые десятилетия советской власти – на этом языке работали национальные школы, выходили печатные издания, велась общественная жизнь [Пятницкий: 1930. С. 162; Арсланов: 1976. С. 8]. В таких условиях не кажется удивительным формирование среди всех групп тюрко-татарского населения единой татарской идентичности.
Вопреки утверждениям иных современных этноактивистов из карагашей о том, что Астраханские татары якобы в ходе переписи 1926 г. были записаны по национальности как татары, что «исторически неоправданно» [Джуманов: 1989-а], на самом деле это не так, ибо в советских переписях 1920 и 1926 гг. фиксировалась именно идентичность переписываемого населения [Шибаев: 1930. С. 129, 262–263; Всесоюзная: 1929. Т. 9. Табл. Х; Всесоюзная: 1930. Т. 37. Табл. 3–4], причем показатели «родного языка» и «народности/национальности» фиксировались отдельно. Тут трудно допустить, что астраханские татары всех групп не понимали свою национальную принадлежность. Дополнительным доказательством этого является определение ими всеми начиная с переписи 1897 г. [Первая: 1904. Т. 2. Тетр. 2] своего родного языка как «татарского».
Тем не менее, мы допускаем, что среди представителей одной из составных частей астраханских татар, а именно, у карагашей, могла сохраняться двойственность их этнического самоопределения. Скажем, Вл. Пятницкий, в 1927 г. совершивший экспедицию для изучения карагашей и считавший, что в них надо видеть отдельную «народность», приводит ответ представителей этой группы на вопрос относительно их идентичности – они называли себя «Я – карагач-ногай» [Пятницкий: 1930. С. 161]. Но, отмечает этот исследователь, в «местном РИКе … называют их татарами» [Там же: С. 170]. С одной стороны, подобное обособление карагашей от остальных астраханских татар, включая и группу «юртовских татар», имело свои причины и не только связанные с их происхождением, но и другие, например, социальные. Вот скажем что об этом пишет тот же Вл. Пятницкий: «…с татарами юртовскими [карагаши] мало имеют дела, а татар городских (большей частью, как было отмечено, из поволжских татар – Д.И., З.Т.) прямо не терпят…» [Там же: С. 161]. Конечно, подобная обособленность и «нелюбовь» карагашей к городским татарам была связана с их особенностями хозяйствования и быта. Но отсюда вовсе не вытекает, что их надо рассматривать к первым десятилетиям ХХ в. как какую-то «народность» – они являлись одной из групп сложносоставной общности астраханских татар, превратившихся в ходе исторического развития в локальную территориальную группу татарской нации.
Несмотря на это наше общее заключение, мы не можем не сказать, что в дальнейшем – ближе к концу ХХ в., вектор развития карагашской группы изменился. Тому были свои причины, которые нуждаются в специальном исследовании. Насколько прочным может оказаться переход карагашей к ногайской идентичности, как думается, покажет лишь время.
Литература и источники
1. Арсланов Л.Ш. Язык юртовских татар (по материалам экспедиции 1972 г.) // Материалы по татарской диалектологии / Ученые записки КГПИ. 1976. Т. 166. С. 3–71.
2. Арсланов Л.Ш. К вопросу об карагашском языке // Советская тюркология. 1977. № 4. С. 73–81.
3. Арсланов Л.Ш. Формирование островных говоров татарского языка (говоры Астраханской и Волгоградской областей). Учебное пособие. Казань, 1983.
4. Арсланов Л.Ш., Викторин В.М. Кто такие астраханские ногайцы? // Политическая агитация. 1988. № 20. С. 11–15.
5. Алиев Р.Т. Проблема этнической идентификации юртовских татар // Журнал фронтирных исследований. 2016. № 3. С. 39–51.
6. Архив РГО. Разряд 2. Оп. 1. Ед. хр. 2.
7. Архив РГО. Ф. 2. Оп. 1. Ед. хр. 151.
8. Английские путешественники в Московском государстве в XVI в. / Перевод Ю.В. Готье. М., 1937.
9. Военно-статистическое обозрение Российской империи, изданное при отделении Департамента Генерального штаба трудами офицеров Генерального штаба. Т. 5. Ч. 5. Астраханская губерния. СПб., 1852.
10. Викторин В.М., Идрисов Э.Ш. Этническая история и традиционная характеристика астраханских ногайцев // Астраханские краеведческие чтения. Вып. III. Астрахань. 2011. С. 308–312.
11. Викторин В.М. Интерстадиал (к перерыву постепенности этнического развития при присоединении Нижнего Поволжья к Российскому государству) // Материалы II краеведческой конференции. Ч. 1. / отв. редактор. Е.В. Шнайдштейн. Астрахань, 1991. С. 46-50.
12. Всесоюзная перепись 1926 г. Т. 9. РСФСР (народность, родной язык, возраст, грамотность). М.: ЦСУ СССР, 1929.
13. Всесоюзная перепись 1926 г. Т. 37. Цетрально-Черноземный район. Средне-Волжский район. Нижне-Волжский район. М.: ЦСУ СССР.
1930.
14. Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. Ч. 2. О народах татарского племени. СПб., 1799.
15. Гмелин С.Г. Путешествие по России для исследования трех царств природы. Ч. 2. Путешествие от Черкасска до Астрахани и пребывание в сем городе: с начала августа 1769 г. по 5 июня 1770 г. СПБ., 1777.
16. ГПБ (Санкт-Петербург). Собрание Погодина. Ед. хр. 1490.
17. Гомәри Габдрахман: Фәнни-биографик җыентык. Казан: Рухият, 2002.
18. Далингер А. Медико-статистические исследования татарского населения Астраханского уезда. СПб., 1887.
19. Джуманов Р. Заботы малых народов // Коммунист Поволжья. 1989. № 98-а.
20. Джуманов Р. Древние корни // Степная новь. 11.04.1989-б.
21. Джумаева Д.К. Историческая основа современного этнокультурного движения ногайцев Астраханской области // Вестник Дагестанского научного центра. 2021. № 83. С. 48–51.
22. Зайцев И.В. Астраханское ханство / И.В. Зайцев; Ин-т востоковедения. М.: Восточная литература, 2004.
23. Исхаков Д.М. Астраханские татары: этнический состав, расселение и динамика численности в XVII – начале ХХ вв. // Астраханские татары. Казань: ИЯЛИ им. Г. Ибрагимова КНЦ РАНТ, 1992. С. 5–33.
24. Исхаков Д.М. Введение в историю Сибирского ханства. Очерки. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2006.
25. Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV – XVI вв. / Д.М. Исхаков. Казань: Татар. кн. изд-во, 2009.
26. Исторические путешествия. Извлечения из мемуаров и записок иностранных и русских путешественников по Волге в XV–XVIII вв. Сост. В. Алексеев. Сталинград: Краевое кн. изд-во, 1936.
27. Какеш и Тектандер. Путешествие в Персию через Московию в 1602–1603 гг. (Пер. А. Станкевича) // Чтения ОИДР. 1896. Кн. 2. С. 1–54.
28. Калмыков И.К., Керейтов Р.Х., Сикалиев А.И. Ногайцы. Историко-этнографический очерк. Черкасск: Ставропольское кн. изд-во. Карачаево-Черкесское отд., 1988.
29. Небольсин П.И. Инородцы Астраханской губернии. Заметки о кундровских татарах // Вестник РГО. 1851. Ч. 2. Отд. 5. С. 1–20.
30. Небольсин П.И. Очерки Волжского низовья // ЖМНП. 1852. Ч. 38. С. 203–391.
31. Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М.-Л.: АН СССР, 1948.
32. Озерцовский Ник. Описание Колы и Астрахани. СПб., 1804.
33. ПСРЛ. Т. 13. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М.: Языки русской культуры, 2000.
34. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1551–1561 гг. Публ. текста. / Сост. Д.А. Мустафина, В.В. Трепавлов. Казань: Татар. кн. изд-во, 2006.
35. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1561–1566 гг. Публ. текста / [Сост. Д.А. Мустафина; авт. предисл. В.В. Трепавлов]. Казань: Татар. кн. изд-во, 2018.
36. Первая всеобщая перепись в Российской империи / Под ред. Н.А. Тройницкого. Т. 2. Тетрадь 2. Астраханская губерния. СПб., 1904.
37. Пятницкий Вл. Карагачи (по материалам поездки 1927 г.) // Землеведение. 1930. Т. 82. Вып. III–IV. С. 155-169.
38. Соломон. Статистические записки об Астрахани // ЖМВД. 1836. Ч. 22. С. 437–454.
39. Труды ЦСУ. Т. 20. Вып. 4. (Отдел демографии. Итоги всесоюзной городской переписи 1923 г.). Ч. IV. М., 1927.
40. Татары / Серия «Народы и культуры». Отв. редакторы: Р.К Уразманова, С.В. Чешко. М.: Наука, 2001.
41. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 2001.
42. Трепавлов В.В. Большая Орда. Тахт эли. Очерк истории. Тула: «Гриф и К», 2010.
43. Фавинский. Хозяйственное описание Астраханской и Кавказской губерний по гражданскому и естественному их состоянию в отношении к земледелию, промышленности и домоводству. СПб., 1809.
44. Шабаев В.Т. Этнический состав населения Европейской части СССР / Труды КИПС. 20. М.: Изд-во АН СССР, 1930.
Дамир Исхаков, Зайтуна Тычинских
